Мы и они. Другая сторона

Мы наблюдаем за ними очень внимательно. Иногда даже дух захватывает от того, какие они есть. Их одежда идет им - костюм подчеркивает стать, платье скрадывает недостатки. Они выглядят блестяще и в профиль, и в фас, и даже со стороны жопы. А какие поистине нечеловеческие страсти они испытывают! Они трясутся от страха, восхищаются, негодуют, предают, изумляются, уходят навсегда и возвращаются внезапно. Они мельком бросают взгляд в свои окна (из которых открывается чудесный вид) и идут дальше – покорять, отвоевывать, защищать, совершать подвиги. Зачастую у них стоит в меру жаркое (чтобы не потеть и не липнуть к одежде) лето. Реже – весна с обильным цветением и без расползшихся собачьих какашек. Еще реже у них случается осень, но зато какая! - рыжие резные листья падают на чистые дорожки прямо под ноги, воздух звенит, и никаких тебе протекающих сапог, вывернутых ветром зонтов, никаких пятнышек грязи на джинсах! А зимой они – о нет, не мерзнут, не поскальзываются, не теряют в снегу шапок и портмоне - они ловко играют в снежки, осматривают идеальные голубые пейзажи, наряжают елку, не роняя стеклянных шаров и не находя осколок пяткой в каком-нибудь далеком мае. А со своими женщинами как они спят, оооо! Они берут их смело и резко, не таясь, не снимая портков, даже порой не доставая хуя! И их женщины бурно кончают от единственного прикосновения, а после не ведут долгих ночных бесед. А хоть бы и вели – им не вставать в 7.15 и не пилить на работу. У нас, чтоб не на работу, редко выходит, а уж чтоб не доставая хуя – то и вовсе никогда.

Мы ловим каждое их движение, каждое слово. Иногда, конечно, закрадывается мысль, что они как бы понарошку, выдуманные, их таких нигде не найдешь в реальности, а мы – мы существуем, и не стоит портить себе настроение и искать их в себе. Но мы гоним эту мысль. Нам – здесь и сейчас - хотелось бы быть такими же идеальными, как они. Но у нас все чаще межсезонье с отсутствием солнца и присутствием жижи под ногами, которая пачкает старательно вычищенную обувь, оседает на штанинах, на полиэтиленовых пакетах, которые мы прижимаем к себе в толчее метро и опять же пачкаемся. Мы болеем, ленимся, плоско шутим, нервничаем и спотыкаемся на ровном месте. Зачастую мы нелепы и жалки. В нашей жизни нет места подвигу – просто не подворачиваются такие обстоятельства, чтобы мы спасли какого-нибудь важного человека, или хотя бы своего возлюбленного, или страну (уж я молчу о спасении Вселенной). Иногда только уступим место вонючей противной старушке или переведем слепого через дорогу – но разве это подвиг?! Они вон по пять раз на дню слепых переводят, для них это – обыденность. Что касается чувств - мы все чаще испытываем досаду, беспокойство, равнодушие, иногда грусть, но все это – простенькие чувства, не столь возвышенные, как у них. Временами мы, конечно, ревнуем, видя наших с другими какими нашими, но тоже как-то не вслух, меленько, без феерического битья посуды, без возвращения колец с бриллиантами, без слез и заламывания тонких рук в кружевных перчатках. И перчатки-то у нас обычные самые, в них так эффектно руки не позаламываешь.

Если бы кто-то решил бы так же пристально вглядываться в нас, как мы вглядываемся в них, что бы он увидел? Наши сутуловатые спины, обтянутые не особо качественной тканью, наши ноги под стулом в потертых домашних тапках, наши пальцы, неловко скачущие по клавишам залитой кофе клавиатуры, наши лица, устремленные в горящие экраны, и, быть может, - ту жажду событий, ту ненасытную внутреннюю пустоту, сидящую в нас, ищущую знамений. И редко-редко, очень редко – этот кто-то смог бы видеть тот божественный свет, являющий сквозь нас настоящее чудо, простое светлое чудо реальной жизни, полной скорбей и горестей, какого им, идеальным, не явить никогда.