Про кота

Ага, собачники со своим питомцами гуляют. Парами. Кто у кого на поводке – это ещё неизвестно. Встретились. Сейчас обнюхаются, и начнут о своих собачках беседовать… Ну и правильно. Существует некое всемирное братство курильщиков, туристов (я имею в виду настоящих, с большими тяжёлыми рюкзаками), кактусоводов, вот и собачники тож.
А я этот разговор не поддержу. Ибо не собачник. У меня кот. Но к братству любителей кошек я тоже не принадлежу. Они, как соберутся, все о своих недоделанных кугуарах сюсюкают. «Ах, а мой Мурзинька недавно покакал!» Ну и что? Я тоже покакал. Этим кто- нибудь восхищается?
Не буду сюсюкать. Щас я дам искреннюю и правдивую характеристику этой древнеегипетской твари.
Это мерзкое и отвратительное существо. Спит оно, по-моему, двадцать семь-двадцать девять часов в сутки. В те редкие минуты, когда оно соизволяет показывать свою заспанную харю, оно орёт. Противным голосом. Вы когда-нибудь слышали, как паровоз рожает маленький вагончик прямо на ржавых рельсах? Я тоже не слышал. Но уверен, что орёт он при этом именно так.
Орёт это угробищное воплощение Бастет не просто так. Оно просит жрать. Причём немедленно. Оно, видимо, думает, что чем громче кричишь, тем быстрее появится что-то съедобное. Ага, разбежался.

Хозяина (то бишь меня) данные вокальные упражнения изволят раздражать. А посему вместо вожделенной миски этот облезлый манул получает тапком по ушам.
Нифига не понимает. Прячется под стол. Пытается орать оттуда.
Я не такой ленивый. Ещё раз тапком по ушам. Мне нетрудно. Мяв становится еле слышным, но продолжается.
Ладно, вот твоя миска. Ставлю на подоконник. Лопай.
И вот тут начинается зрелище. Этот позор кошачьего рода изготавливается к прыжку. Он присаживается, примеряется, шевелит задницей и передвигает её на другое место. Нет. Не нравится. Задница переползает на пару сантиметров левее. Раскачивается. Остановился. Чуть назад. Ну, ну, давай! Не-а. Очередная смена позиции, очередное примеривание. Время от времени это убожество оборачивается на меня. Дескать, хозяин, ну возьми меня на ручки, посади меня на подоконник к миске!
А рожа поперёк себя ширше не треснет? Перетопчешься.
Одно время этот доморощенный Макаренко пытался меня воспитывать. Не добившись того, чтобы его сажали к миске, он гордо разворачивался и уходил. Голодовку, так сказать, объявлял.
- Наивный! - говорил я ему. – Видишь, мы друг друга пытаемся воспитать. Но я-то тебя воспитываю сытый, а ты меня воспитываешь голодный. Ну и кто из нас победит?
Кот выдержал трое суток. Потом сломался и прекрасненько запрыгнул на подоконник сам, без посторонней помощи.
Реплика в сторону. Подозреваю, что голодовки, предпринимаемые в политических целях, имеют столь же мало шансов добиться желаемого.
Спрыгивание с подоконника эстетического интереса не представляет. Видели, как падает на пол мокрая тряпка? Вот-вот, один к одному. И звук такой же. Ляп. Ляп, и всё.
Все оставшиеся минуты, когда этот недоделанный сфинкс ещё находится в поле зрения, посвящены презрению. Оно, изволите ли видеть, презирает. То ли меня, то ли весь окружающий мир. Это шерстяное убожество поворачивается спиной, и начинает ей передёргивать. Редкостной выразительности зрелище. Просто-таки огненными буквами читается: «Ну какое же вы все быдло, а я в белом фраке!». Да за бога ради. Хоть обпрезирайся весь. Сайгак на инвалидности. Бурундук-переросток. Медуза шерстистая. Мне от твоих спинных гримас ни холодно, ни жарко. Тоже мне, домашний демон, дух презренья…
От така забавна зверушка.