Когда у дедушки отнялись ноги, и он стал кататься в кресле на колесах, у нас с ним появилась любимая игра. Если дедушка нарушал правила разворота, я штрафовал его. Дедушка держал свои деньги под матрасом. Порой, чтобы избежать наказания, он пытался доехать до постели первым, и я добавлял ему штраф за превышение скорости.
Когда у дедушки с возрастом ослабели руки, и он не мог больше разъезжать по квартире, мне пришлось штрафовать его только за неправильную стоянку.
Когда лил дождь, бабушка всегда заставляла меня брать зонтик. Зонтик я не любил – без него было бы веселее, однако мне приходилось не глазеть по сторонам, а смотреть в спину бабушке и держать зонтик над ее головой. Ходила бабушка медленно, и я успевал основательно промокнуть.
Мама отказывалась от меня целых два раза – когда я перерезал на детской площадке веревку, по которой взбирались на турник сразу пятеро детей, и когда я, отбившись от нее в магазине, стащил у отвлекшейся кассирши выручку. В обоих случаях она сказала, что видит меня впервые, и торопливо ушла.
А папа отказался от меня только однажды – когда узнал, что я, удирая от рассерженных работников магазина, с испуга выбросил деньги.
В школе я очень стеснялся очков и старался их не носить. Мама сказала папе, что мне нужны контактные линзы. Папа был мастером на все руки и быстро приладил к оправе пару контактов – теперь, если я пытался снять очки, меня било током от маленького конденсатора, который я должен был таскать на шее под рубашкой.
- За маму, - постоянно уговаривала бабушка. – За папу. За меня.
Я хныкал, но отдавал кондуктору в автобусе все свои карманные деньги.
Самой моей нелюбимой одеждой были шортики. Я был уверен, что их носит только малышня, а ребята постарше ходят в длинных брюках.
Когда я гулял в шортиках, мне казалось, что встречные поглядывают на меня с насмешкой. К тому же, зимой в них очень мерзли коленки.
Чтобы я научился плавать, папа выбросил меня из лодки. Меня потащило течением, и папе пришлось очень долго догонять. Всю обратную дорогу папа был вынужден грести против течения с удвоенной силой, а потом еще и заплатить за лишний час катания на лодке.
Папа был сердит и говорил, что толку от меня не будет, а потом придумал привязывать к моей ноге якорь на длинной веревке, и дело пошло на лад.
Мальчишкой я очень любил хлопушки. Когда мне исполнилось десять, мой дядя в честь праздника взорвал у меня над ухом огромную шутиху. С того дня я заметил, что петарды гремят уже не так громко и весело, как прежде. Наверное, я просто повзрослел.
Когда у дедушки с возрастом ослабели руки, и он не мог больше разъезжать по квартире, мне пришлось штрафовать его только за неправильную стоянку.
Когда лил дождь, бабушка всегда заставляла меня брать зонтик. Зонтик я не любил – без него было бы веселее, однако мне приходилось не глазеть по сторонам, а смотреть в спину бабушке и держать зонтик над ее головой. Ходила бабушка медленно, и я успевал основательно промокнуть.
Мама отказывалась от меня целых два раза – когда я перерезал на детской площадке веревку, по которой взбирались на турник сразу пятеро детей, и когда я, отбившись от нее в магазине, стащил у отвлекшейся кассирши выручку. В обоих случаях она сказала, что видит меня впервые, и торопливо ушла.
А папа отказался от меня только однажды – когда узнал, что я, удирая от рассерженных работников магазина, с испуга выбросил деньги.
В школе я очень стеснялся очков и старался их не носить. Мама сказала папе, что мне нужны контактные линзы. Папа был мастером на все руки и быстро приладил к оправе пару контактов – теперь, если я пытался снять очки, меня било током от маленького конденсатора, который я должен был таскать на шее под рубашкой.
- За маму, - постоянно уговаривала бабушка. – За папу. За меня.
Я хныкал, но отдавал кондуктору в автобусе все свои карманные деньги.
Самой моей нелюбимой одеждой были шортики. Я был уверен, что их носит только малышня, а ребята постарше ходят в длинных брюках.
Когда я гулял в шортиках, мне казалось, что встречные поглядывают на меня с насмешкой. К тому же, зимой в них очень мерзли коленки.
Чтобы я научился плавать, папа выбросил меня из лодки. Меня потащило течением, и папе пришлось очень долго догонять. Всю обратную дорогу папа был вынужден грести против течения с удвоенной силой, а потом еще и заплатить за лишний час катания на лодке.
Папа был сердит и говорил, что толку от меня не будет, а потом придумал привязывать к моей ноге якорь на длинной веревке, и дело пошло на лад.
Мальчишкой я очень любил хлопушки. Когда мне исполнилось десять, мой дядя в честь праздника взорвал у меня над ухом огромную шутиху. С того дня я заметил, что петарды гремят уже не так громко и весело, как прежде. Наверное, я просто повзрослел.
