Чай с Ромашкой

Красивая женщина. Матовая, спелая кожа, миндалевидные глаза, высокая грудь и ржаво-осенние локоны...Красивая женщина. Тысячи взглядов в спину, и ни один - в цель. Тысячи взглядов - в сутулости сгорбленной под гнетом комплексов и чего-то еще спины...И чего-то еще...И чего-то еще... Юркнуть утром в пасть подземелья метро, надвинуть капюшон и забыться на жестком сидении. Закрыть глаза и унять пульсирующие виски, спрятать дрожь рук в широкие карманы балахонистого пальто... Нащупать play на старом, дисковом еще плеере и отдаться резкому, как окрик, грубому, как кашель голосу Тины Тернер...Она привыкла только к резкости, грубости, окрику...Поэтому и музыку выбирала такую. Никогда не искала контрастов, а старалась, как могла старалась выжить в своей вулканической реальности...Выжить. И чтоб никто не спрашивал. И не знал.

А вначале было белое платье, искорки в глазах, вишневая сочность губ и почти осязаемое ощущение счастья. Счастье летало вокруг нее, путалось тонкими крылышками в фате, как маленькая фея Динь летала когда-то вокруг Питера Пена... Дарила улыбку в теплых ладонях всех и каждому, кто пришел сегодня стать свидетелем ее счастья, ее начала, ее поэмы, ее радости... Ее драмы, как оказалось в последствии. Кружилась, кружилась,кружилась....Смеялась, подбрасывала солнечные колокольчики в небо и рассыпала лепестки радости на головы гостей...Как пеплом посыпают голову. Посыпают голову...Пеплом... А потом металлический, жесткий кулак столкнул с облака, в грязь, туда, показал, где ее место... Она удивленно смотрела, как на белое платье падали красные капли, потом струи, и ловила эти струи, и не хватало рук...И было жутко, жутко стыдно, а еще смешно, да, тупо смешно, потому что не понимала, за что ее ударил тот, кому отдала себя и не хотела понимать, не хотела вникать, понимать, слышать...И попробовала робко улыбнуться разбитым ртом, и получила новый удар, и лежала на полу, инстинктивно группируясь, и не произносила ни звука, потому что в соседней комнате была куча гостей, которые не могли увидеть ее в таком виде...Потому что искала оправдание...Тому, чей кулак со свистом рассекал воздушный нимб над ее головой...

Потом он плакал и она рассеяно смотрела, как он окончательно уничтожил ее платье, его слезы смешались с красными пятнами, и она гладила его по голове и понимала, что была виновата. Потому что смотрела на какого-то мужчину, смотрела недвусмысленно, с определенной, первобытной целью...И не помнила этого мужчину, и все равно верила, что смотрела, что была цель, что виновата, что он так сильно ее любит, так боится потерять, что теряет себя. Теряет контроль над своими действиями, помыслами, чувствами...

Это не ново. Тысячи историй сплелись в этой, тысячи женщин инстинктивно прижали руку с кольцом на безымянном пальце к затянувшемуся шраму на скуле. Шрам затянулся - все в порядке. Все в порядке - шрам затянулся. Он зовет меня из кухни. Надо бежать. Нельзя замешкаться. Я буду виновата. Он будет прав - он ударит, я заслуживаю, я знаю, я заслуживаю... Чертово милосердие, проклятая женственность - то, что питает меня - убивает! У-Б-И-В-А-Е-Т!

Когда она была беременной, она старалась упасть так, чтобы животом повернуться на левую сторону...Он всегда бил правой ногой, здесь, слева ее живот в безопасности...В кровь закусывая губы, принимала удары по почкам, она заслужила, ведь мясо сгорело, он пришел голодный, а она уснула и мясо сгорело... Да, любимый, хорошо, любимый - будет все, как ты хочешь. Только не кричи, только не заноси надо мной кулак, я не животное, я понимаю тебя, даже когда ты просто прошепчешь свою просьбу мне на ухо...Когда ты сломаешь мне ребра, я все равно подползу к тебе, чтобы вытереть слезы, твои слезы раскаяния, твои слезы слабости...Я понимаю тебя, любимый, я как никто понимаю тебя...

Она замазывала синяки тональным кремом, дорогим, которому так завидовали ее подруги... Он приходил, смеялся, галантно кокетничал с ее подругами - она настороженно и напряженно вглядывалась в его лицо. Если выражение его взгляда менялось, сердце ее начинало трепыхаться, как рыба, вытащенная из воды, она сглатывала слюну и старалась побыстрее всех выпроводить. Чтобы принять наказание. Безропотно.
Цинично выплевывал слова и то и дело хватал ее за волосы - притягивал ее лицо к своему и дышал ей в рот своим рычанием :"Сукааа!"... В последнее время она поймала себя на том, что уже не молчит...Она срывалась на стон, на визг, на крик - от этого он зверел и часто бил ее долго, пока у него не уставала рука и он не садился с ней рядом на пол, чтобы передохнуть. Курил, дрожащими пальцами держал сигарету. Пытался спокойной выговорить свою точку зрения куску мяса, который лежал на полу, всхлипывал и кровоточил... Кусок мяса не слушал...Тогда он тушил сигарету о ее запястье...Там кожа нежнее.

Однажды она пошла на курсы, он сам ее отвез, курсы машинописи. Там женщины нечаянно увидели ее руки. И ужаснулись. И стали сторониться ее. Она и до этого была молчалива, а теперь перестала поднимать голову, только механически делала записи в дорогом блокноте с кожаной отделкой. А однажды, посреди урока, вскочила, обвела всех мутным взглядом, обнажила белоснежные зубы то ли в улыбке, то ли в оскале и прошелестела: "Не могу больше я..." И вон бросилась. Все рассмеялись, ах, какая нерадивая ученица, ну да, привыкла дома, жена богатенького Буратино...Да и Бог с ней. И Бог был с ней.

"Что на ужин, я тебя спрашиваю?" - голос из комнаты нарастал и нотки раздражения уже принимали доминирующие позиции. Она молча шинковала морковь, не отводя взгляда от разделочной доски. Собранная, маленькая женщина, маленький самурай, маленький боец...Еще пять минут и он примчится, разъяренный вепрь...Она спокойно осмотрелась вокруг. Сначала он опрокинет ее на пол, потом толкнет и ей придется влететь головой в плиту, потом он схватит половник, обернет его полотенцем...Она знала его схему наизусть...Устало вздохнула...Из коридора послышались отрывистые, торопливые шаги и рычание...Он на грани...Она стояла к нему спиной...Она знала до миллисекунды тот миг, когда он поднимет руку, чтобы схватить ее за волосы...Она знала, она продолжала шинковать морковь...Рычание было совсем близко...Она продолжала. Миг - взметнулись волосы, неловко ударила в стол занесенная, тяжелая рука, широко раскрытые глаза встретились со спокойным, умиротворенным взглядом... Он застыл и в удивлении смотрел на нее, смотрел, как будто бы видел впервые...И медленно оседал на пол... Она удивилась что нож вошел легко, как в масло... Зрительный контакт, непрерывный, теперь она сверху...Спокойно смотрела в его лицо, впервые не пыталась услышать, что шепчут его губы...
Когда дом был наполнен людьми в форме, когда перепуганные соседи украдкой заглядывали в комнату, она ходила меж этими людьми, спокойно и доверчиво смотрела им в глаза и то и дело спрашивала: "Хотите чаю с ромашкой? Хотите, а?..."

Калябяська